Тепло наших тел - Страница 20

— А еще, еще я тебе говорила, — продолжает Джули, повернувшись на бок и глядя на меня, — что мне здесь у тебя, в общем, неплохо? Ну, если не считать, что меня уже раза четыре сожрать пытались. У меня очень давно не было времени, чтобы просто посидеть и подумать, глядя в окно. Да и коллекция музыки у тебя очень даже ничего. — Она тянется ко мне, втыкает в мои сложенные руки ромашку и хихикает. Когда я наконец понимаю, что похож на труп на стародавних похоронах, то вскакиваю так резко, будто ожил от удара молнии. Джули хохочет. Я тоже чуть-чуть улыбаюсь.

— Знаешь, Р, что самое безумное? Иногда я просто поверить не могу, что ты зомби. Мне кажется, что ты просто в гриме ходишь, ведь когда ты улыбаешься… трудно поверить.

Я снова ложусь, засунув руки под голову. Мне неловко, и пока Джули не засыпает, я сохраняю скучное выражение лица. Лишь тогда я позволяю себе расслабиться и улыбаюсь в потолок, и звезды в окне подмигивают всему живому.

Ее мягкое сопение стихает уже днем. Я лежу на полу и жду звуков ее пробуждения. Скрипа подушек, глубокого вдоха.

— Р, — зовет она сонным голосом.

— Да.

— А знаешь, ведь они правы.

— Кто?

— Эти ваши скелеты. Я же видела фотографии, которые он тебе показывал. Скорее всего, так и будет.

Я молчу.

— Одной из наших удалось сбежать. Нора… моя подруга. Она спряталась под столом, когда вы напали. Она видела, как ты… взял меня в плен. Войскам Обороны понадобится время, чтобы выяснить, из какого именно ты гнезда, но скоро они разберутся. И тогда папа придет за мной. Он тебя убьет.

— Уже… мертвый, — отвечаю.

— Неправда, — возражает она и садится. — Никакой ты не мертвый.

Некоторое время я обдумываю ее слова.

— Ты хочешь… назад.

— Да нет, — отмахивается она и сама как будто пугается своих слов. — То есть хочу, конечно, но… — Она нервно вздыхает. — Все равно, не важно, чего Я хочу, — я должна уйти. Иначе они придут сюда и всех перебьют. Всех.

Я снова молчу.

— Я не хочу быть в этом виноватой, понимаешь? — Она замолкает в нерешительности — ей хочется спросить о чем-то еще. — Меня всегда учили, что зомби — просто ходячие трупы, от которых надо избавляться, — и все. Но… ты только посмотри на себя. А что, если ты не один такой?

Я не меняюсь в лице. Джули вздыхает.

— Р… слушай. В тебе, может, и хватит дури, чтобы сложить голову мучеником, а про остальных ты подумал? Про своих детей? Их тебе не жалко?

Она подталкивает меня к неизведанному пути. Все то время, что я здесь — все те месяцы или годы, — я никогда не считал тех, кто меня окружает, людьми. Человеческими существами — пожалуй, но не людьми. Мы бредем в тумане, спим и едим в тумане, мы бежим марафон без старта и финиша, без медалей и болельщиков. Вчера я убил четверых наших, и это, кажется, никого не тронуло. Мы такие же, как живые: мы мясо. Безымянное, безликое, бросовое. Но Джули права. Я умею думать. У меня есть что-то вроде души, пусть это что-то и жалкое, и скукоженное. Может, и у других оно есть. Что-то, достойное спасения.

— Хорошо. Ты должна… уйти.

Она молча кивает.

— Но я… иду с тобой.

— Р! — смеется она. — Куда? В Стадион? С ума сошел?

Я качаю головой.

— Так, давай сначала обсудим. Ты у нас кто? Зомби. Хорошо сохранившийся, даже в чем-то обаятельный, но все-таки зомби. Теперь угадай, для чего все жители Стадиона старше десяти лет тренируются без выходных?

Молчу.

— Правильно. Чтобы лучше убивать зомби. Так что — как бы мне пояснее выразиться? — тебе со мной нельзя. Тебя убьют.

Я стискиваю зубы:

— И что?

Она качает головой. Сарказм исчезает из ее голоса, он становится неуверенным.

— Что значит "и что"? Или ты смерти хочешь? Настоящей?

Мне хочется пожать плечами. Я слишком долго позволял этому рефлексу равнодушия править собой. Но сейчас, когда я лежу на полу, а Джули встревожено смотрит на меня сверху вниз, я вдруг вспоминаю то чувство, с которым проснулся вчера, — "Нет!" и "Да!", сплетенные воедино. Антирефлекс.

— Нет, — говорю я в потолок. — Не хочу смерти.

Вот и мой новый рекорд — пять слогов подряд.

— Вот и хорошо, — кивает Джули.

Делаю глубокий вдох и встаю.

— Надо… думать, — говорю я, не глядя ей в глаза. — Скоро… вернусь. Запри.

Ухожу прочь, и она провожает меня взглядом.

На меня все смотрят. Меня и так всегда держали за чудака, но теперь слава идет впереди меня. Стоит войти в комнату, все замирают и оборачиваются. Но их лица не совсем враждебны. В осуждающих взглядах сквозит восхищение.

Наконец я нахожу М — он в зале ожидания. Изучает свое отражение в оконном стекле. Засовывает пальцы в рот и тычет в щеки. Кажется, он пытается вправить смещенные кости обратно.

— Привет, — говорю я с безопасного расстояния.

Он бросает на меня свирепый взгляд, но потом снова отворачивается к окну. Сильно ударяет по верхней челюсти, и скула с громким щелчком встает на место. Он оборачивается с улыбкой:

— Ну… как?

Делаю неопределенный жест. Половина его лица выглядит более-менее нормально, но на другой половине так и зияет… впадина.

Он со вздохом отворачивается обратно к окну.

— Не повезло… дамам.

Я улыбаюсь. Мы очень разные, но не отдать М должное невозможно. Он единственный из знакомых мне зомби, у кого сохранились какие-то остатки чувства юмора. Опять же: четыре слога без паузы. Он только что сравнялся с моим предыдущим рекордом.

— Прости, — говорю. — За… это.

Он молчит.

— По… говорим?

М медлит, потом пожимает плечами и идет за мной. Мы садимся за стол в темном, вымершем "Старбаксе". Перед нами две полные плесени кофейные чашки, оставленные много лет назад двумя друзьями, двумя партнерами по бизнесу, незнакомцами, которые встретились в зале ожидания и сдружились на почве общего интереса к человеческим мозгам.